записка третья

Задание

Я считаю, что свое первое задание ты выполнила просто безукоризненно. Очень чувственно, каждое слово взвешенно и упоминается в тот момент, когда оно должно было быть употреблено. Как я уже говорила раньше, когда читаешь, то складывается ощущение, что тебя посвятили в одну из самых сокровенных тайн. Но чего я не упоминала раньше, так это того, что нырять в этот секрет было хоть и волнующе, но не страшно. По ощущениям это было...все равно, что окунуться в теплое море, которое солнце сверху нагрело, а до дна не дотянулось. И вот ты чувствуешь, как у тебя от холода покалывают пяточки, а плечи нежатся в тепле.Так это приятно, просто не описать словами.

Второе мое задание тоже не будет отличаться особой гениальностью. Но длинный путь начинается с маленького шага, да?
Итак, вот тебе два предложения:
"Первый день летних каникул начался с того, что пошел снег."
"Я проснулся оттого, что кто-то трижды постучал в дверь."
Какое из них первое, а какое последнее решать тебе.
А.

ПЯТНИЦА

Я проснулся оттого, что кто-то трижды постучал в дверь. Кто-то – это только для зачина, потому что если я в чем-то и уверен, так это в том, что только человек с очень интересной жизнью может в пятницу вечером получить три стука во входную дверь от непонятно кого.
Стучала, естественно, Наташка. Она, вообще, вечно таскается ко мне по пятницам, чтобы рассказать неинтересные истории из института и еще более унылые – из родного города. Странно, но когда сам я жил там, истории вовсе не казались унылыми. Наверное, три года в Москве все же дурно повлияли на мой характер.
– Наталья Вениаминовна... – приглашающий взмах рукой.
– Дурак!
Она вечно обижается на меня за имя-отчество, но называть ее Татой я отказался с первого же московского дня, когда она выдумала себе это дурацкое имечко. Не хочешь быть Наташкой, будешь Натальей Вениаминовной, и хоть ты тресни.
Она выпутывалась из шарфа, попутно бормоча какие-то глупости про то, что соседка заняла комнату, а подружка ушла на свидание в кино, а еще кто-то там уже в клубе, и не дозвониться...
Она вечно стучалась в дверь и вечно оправдывалась. Такая уж она была – совсем на мотив старой песенки.

Мне не было никакого дела, зачем Наташка ко мне таскается. Человеку, который в пятницу вечером (не молодежным вечером, который начинается в полночь, а тем вечером умудренных людей, который начинается в пять вечера) спит у себя дома – такому человеку вообще мало до чего есть дело.

Она протопала на кухню, поставила чайник, порылась в холодильнике, посмотрела неодобрительно через плечо – «Ты вообще дома ешь?». Нет, не ем. Хотя, может... – все со мной понятно. Морщит нос и творит что-то невообразимое с волосами, убирает – хозяйничать собралась.
– Помнишь, я говорила тебе про Лену?..
Не помню. Но наверняка это кто-то из трех – соседка по комнате, подруга и еще кто-то там, кто сейчас в клубе. Впрочем, не все ли равно, кто такая Лена? Меня в любом случае ждет рассказ о ней, который начался еще до того, как я утвердительно кивнул головой.

Наташка ровно такая, какой положено быть девчонкам в восемнадцать лет. Все, что в ней есть хорошего, появилось в том городе, откуда мы оба приехали, а все, что она вобрала себя за три московских месяца – дурацкое и непонятное. Но дурацкое и непонятное (вроде «кстати, зови меня Тата») она в себе любит и даже щурится от удовольствия, а все знакомое и родное – терпеть не может и нос морщит еще презрительнее, чем при взгляде на содержимое моего холодильника.
Я люблю знакомое и родное, и Наташку я люблю тоже за это. За то, что на моей кухне кто-то возится, за «прибирать» вместо «убирать», за то, что на фотографии из ее общежития подушки на кровати гордо стоят уголками вверх. За то, как ее голос иногда начинает перекатываться камушками, а не задорно куда-то течь. За то, как мы с ней отбивали рыбу, привезенную мне другом с Волги. Если бы мои приехали в Москву погостить, они тоже делали все это. Но мои не приезжают, а Наташка ходит.
К моим можно почему-то приехать только самому. Трястись на верхней полке, если не у кого одолжить машину – на машине мне больше нравится, тогда встречают холмы и дорога скачет вверх-вниз каждые сто метров. Не глядя попадать ключом в замочную скважину и скрипеть калиткой. Заходить в комнату, пропахшую пирогами, и попадать в крепкие и такие мягкие руки. Потом сидеть за столом между двумя окнами, за которыми уже темным-темно – в Москве так никогда не бывает – и пить самый крепкий и сладкий чай маленькими чашками из разных наборов. Спать на диване, с которого свешиваются ноги и сползает матрас, но спать так крепко и легко, как будто завтра можно будет еще до завтрака удрать через окно и весь день лазить по деревьям, гонять мяч по пыльной дороге и дразнить на редкость воинственных куриц, из стычки с которыми вечно выходишь в синяках и царапинах.
У моих можно в сотый раз смотреть «Безумно влюбленного», щелкая семечки, и отец в сотый раз расскажет про их историю и их августовский снег, и можно будет смеяться и перебивать, а мама будет притворно краснеть и махать рукой, не надо мол. У моих, вообще, много привычных сценариев, которые можно разыгрывать без конца – и никогда не надоест.

– Наташ, а вот помнишь, – она поворачивается оживленно, и руки уже в каком-то тесте (из чего она его только сделала?) – историю, которую мой отец рассказывает, про августовский снег?
В ее глазах что-то тухнет, и она быстро отворачивается, плечом поправляя волосы, а когда снова оборачивается ко мне – в глазах уже интерес.
– Про яичную скорлупу-то?
– Да, про нее.
Но я все равно расскажу.

(продолжение в комментариях)

запись создана: 02.12.2014 в 00:42

@темы: не поперхнись печеньем, и рассказ усладит вареньем

---

записка вторая

Задание

В твоем первом задании есть где размахнуться: хочешь, бери картинку, хочешь, песню (их аж две штуки) - тут можно и на музыку опереться, и на слова. В общем, максимальная свобода выбора, наслаждайся!

П.

ЧЕТЫРЕХЛИСТНИК

Он вышел в море куда раньше, чем остальные рыбаки. Пока они мирно спали в своих жестких постелях, Лист уже тихонько крался мимо лодочных бортов. Пока они храпели так, что их жены зло утыкались в подушки, Лист пытался в темноте разглядеть лодку своего деда. Он даже не столько вглядывался, сколько, словно слепой, проводил рукой по выглаженной водой древесине, пытаясь найти вырезанный трилистник. Из-за этого изображения над дедом часто насмехались в деревне. Кто-то шутил, что старик совсем память растерял, раз выбрал три листка вместо счастливых четырех. Кто-то едко замечал, что у того не хватило денег на еще один листок. И только несколько людей понимали значение этого символа и какой удачей он наделял старого рыбака. Но, как обычно это и бывает, такие люди предпочитают использовать как можно меньше слов.
Итак, пока рыбаки набирались сил перед новым изматывающим днем, Лист развязывал канатный узел, удерживающий лодку у пристани.
В их деревне вряд ли найдется хоть один человек, который не умеет управлять лодкой, а уж того, кто боится воды, просто не может быть. И Лист тоже не боялся воды, скорее, он ей не доверял. В их краю море было таким темным, что казалось, будто у него нет дна. Оно простиралось настолько далеко, что существование другого берега представлялось чем-то просто невозможным. И поэтому Лист весьма недружелюбно относился к купеческим кораблям, которые всегда неожиданно появлялись на горизонте, будто выплывшие из самой морской бездны. Но, как было сказано раньше, в их деревне не было людей, которые не умеют управлять лодкой или боятся воды, поэтому Лист каждое утро просыпался раньше всех рыбаков и направлялся в открытое море.
Ловил он на удочку, которую ему подарил дед на его девятое лето. Тогда она была белой, с тоненькими чуть коричневатыми прожилками. Она легко выскальзывала из рук, да и, вообще, была весьма своенравной. Дед говорил, что нет для рыбака лучшей удочки, чем та, которая сама знает куда идти. И она знала. Очень хорошо знала. Правда, иногда её знания и желания Листа были прямо противоположны друг другу, поэтому периодически то она, то Лист оказывались за бортом. Но шло время, удочка перестала быть ровной, подстроилась под руку Листа, древко потемнело, коричневые прожилки превратились в черные вены, которые плавно перетекали и сливались с венами на руке мальчика. Теперь, если Листу и приходилось падать в воду, то только вместе со своей верной подругой.

Вот и это утро они начали с того, что свалились за борт. Это превращалось уже в своего рода ритуал, потому что до тех пор, пока не начнет светать, Лист практически не мог различить, где заканчивается море, а где начинается ночное небо. Из-за этого он то спотыкался о свой рюкзак с едой, то слишком близко подходил к носу лодки и терял равновесие. Но все равно каждое утро он упрямо начинал рыбачить еще до того, как взойдет солнце. Ему казалось, что если он научится рыбачить в темноте, то победит коварное море. Его удочка думала, что он просто глупый мальчишка, но все равно падала вслед за ним.
– Черт! – Лист досадливо шлепнул рукой по водной глади. Волна ударилась о борт, и вместе с ней вдруг раздался короткий звон. Мальчик закинул удочку в лодку, а сам медленно двинулся вдоль днища, одной рукой держась за край, а другой шаря по воде, пытаясь найти источник звона. Пока он плыл, еще несколько раз раздавался этот звук. Наконец он наткнулся на гладкий предмет, который покачивался на волнах и иногда соприкасался с лодкой, из-за чего звенел. Даже в темноте Лист сразу понял, что это бутылка. Внутри него все затрепетало. Бутылка в море! Это, несомненно, было послание! Какой-то бедняга оказался один-одинешенек на каком-нибудь необитаемом острове и теперь просит о помощи!
Ха! И еще раз ха! Листа не проведешь! Он прекрасно знает, что нету никаких островов. И вообще, кроме этого бесконечного дьявольского моря ничего нет. Это послание не просьба о спасении, это очередная насмешка моря. Такая же злая, как и в тех случаях, когда во время отлива вода уходит и дает детям и женщинам собрать с берега мидии, а потом приливом затапливает половину урожая и пробирается в теплые дома, наполняя их сыростью и плесенью. Это такая же насмешка, как и то, что море дарует рыбакам вкусную рыбу, но иногда тайком подкладывает в сети ядовитую, неотличимую от обычной. Поэтому Лист затрепетал вовсе не от восторга, а от злости, что море вновь пытается его обмануть. Он хотел уже закинуть бутылку подальше, взобраться в лодку и продолжить рыбалку, но детское любопытство, которое так свойственно его юному возрасту, заставило его забрать бутылку с собой. В итоге, решил он, ничего плохого простая стекляшка ему не сделает.
Подтянувшись на руках, Лист привычным движением перекинул ногу через борт, и вот он уже снова крепко стоит на ногах в самом центре лодки. Не глядя, он закинул бутылку в своей рюкзак, решив повнимательнее осмотреть её содержимое, когда вернется домой. А сейчас пора начать наконец рыбалку – солнце уже просыпалось, и вслед за ним проснутся рыбаки, которые точно отправят Листа обратно к деду, чтобы он им не мешался.

(продолжение в комментариях)

@темы: в гостях у сказки и салазки

---

записка первая

Задание

Что скажешь, если мы начнем с чего-нибудь простого?
С чего-то, что не ограничит нас?
Например, с музыки.


А.

***

 

В момент перед тем, как ты узнаешь что-то личное о человеке, который тебе важен, ты будто стоишь на пирсе за секунду до прыжка. Немного страшно, но интересно и волнующе. Чем важнее это личное, чем дольше человек собирается с мыслями и бродит из угла в угол, тем выше пирс и тем глубже дно – тем сильнее ты осознаешь, что прыгать не стоит – и тем сильнее тебе хочется это сделать.
Если человек хочет рассказать вам секрет, для полноты картины не хватает надвигающегося шторма и волн, которые еще чуть-чуть и накроют пирс.

Секрет – настоящий, всамделишный, тот, который взаправду – лишает детства. В первый раз у меня появился секрет лет в двенадцать – до этого в моей детской жизни не было информации, которую нельзя рассказать никому. Нельзя рассказать никому.
И самым паршивым – тогда-то в моей жизни и появилось это шершавое и колючее слово, вмещающее в себя целое мироощущение – самым паршивым было то, что секрет был даже не мой. По идее я даже не должна была чувствовать себя плохо (раздавленно? угнетенно? давайте просто закрепим за этим текстом слово «паршиво».) По идее. Стоит ли говорить, как я себя чувствовала?

В момент, когда тебе рассказывают секрет, ты оказываешься под водой. Если это первый секрет в твоей жизни – картинка: ты оказываешься в темном мутно-зеленом пространстве, окружающем тебя со всех сторон, так что не ясно, где дно, а где поверхность. А еще ты не знаешь, что делать, потому что, прежде чем прыгнуть с пирса в бушующие волны, ты даже не потрудился научиться плавать.
И волнение, подталкивающее в спину озорным «ты лучше узнаешь дорогого тебе человека» там, на пирсе, перерастает в панический страх, что ты не сможешь выбраться из его, чужого тебе, мира, из его воспоминаний, его комплексов и его тайн. Что все это темное и страшное станет частью тебя. И, несмотря на всю любовь, в этот момент тебе не терпится поскорее вылезти из воды, отдышаться и выплюнуть из себя все до последней капельки.

Но вы же помните про волны высотою с пару первых ступенек, правда?

Когда мне было лет десять, я отдыхала с сестрой и ее родителями на море, и мы очень любили прыгать с пирса. Даже намечающийся шторм нас не мог остановить – поэтому я прекрасно представляю, что значит вылезать из воды на покрытый водорослями камень, когда волны смахивают тебя с него, как пылинку. В какой-то момент ты начинаешь задыхаться, выбиваешься из сил и понимаешь, что этот момент останется с тобой навсегда – так же, как с тобой навсегда останется чужой секрет, камнем повисший на душе и на шее.

Потом ты узнаешь еще много чужих секретов и привыкнешь к великой мудрости поговорки «меньше знаешь – крепче спишь». И да, будет неприятно и тяжело, а в груди тесно, будет жалко и горько, но к этому тоже можно привыкнуть. Самым паршивым – тем, к чему привыкнуть сложнее всего – будет понимание того, что никто не виноват. Секреты того, кто создал темную, волнующуюся мутно-зеленую стихию в чужой душе – такие же темные и волнующиеся, и с каждым таким секретом ты будешь узнавать все больше и больше об этой марианской впадине человечества. Ей нет предела. Она образовалась века назад, еще до того, как родились все родственники того, в чей секрет ты сегодня нырнул – и еще века будет расти и расти без конца.

Нырять в чужие секреты – в чужие моря – волнующе и страшно. Но на свете нет ни одного человека, который не хотел бы увидеть море, которого бы не потрясла его великая сила.
В страхе нет ничего постыдного. Главное – все же рискнуть и окунуться в чужие волны – ведь порой остаться одному в своих намного страшнее.

П.

запись создана: 20.09.2014 в 23:40

@темы: не поперхнись печеньем, и рассказ усладит вареньем

---

***

Проснулся пекарь поутру,

Решил наделать кирпичей –

И начал в печь совать бурду,

Пока дым не застлал очей;

Решил тогда гусей щипать,

Подушек новых чтоб набить –

Но он гуся не смог поймать,

Не говоря уж чтоб убить;

Решил дрова рубить в лесу,

За топором пошел в сарай,

Но не предался он труду –

В колоде тот топор застрял;

Не смог сковать себе он меч

И рыцарем в тот день не стал,

И не заделал в крыше течь,

И книгу он не написал...

И только на закате дня

С бедняги спала эта спесь,

Испек он с вишней пирога

И с горя сам схомячил весь.

Довольно лег потом в кровать,

Чтобы сладко ноченькой поспать,

И видел пироги во сне,

Ватрушки и коврижки,

Пока на семинаре Я

О нем писала книжки.

Поля

@темы: не поперхнись печеньем, и рассказ усладит вареньем

---

***

Я заведу себе слона,

Мы будем с ним дружить,

Мы будем торты есть с утра

И рыбу днем ловить.

Его спасу я от мышей

(А может, он меня) –

Короче, будем с ним мы жить,

Как дружная семья.

Мы покорим две-три горы

И сходим на концерт:

Хоть ноги у него – столбы,

Ушей нежнее нет!

А в ночь на шаре полетим,

Чтоб звезды сосчитать...

Вы знали, рядом со слоном

Как сладко засыпать?

А утром встанем мы вдвоем

(Он скажет: не шуми!)

И дом вверх дном перевернем,

Пока там мама спит

Поля

@темы: не поперхнись печеньем, и рассказ усладит вареньем